aleatorius (![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
aleatorius) wrote2003-10-15 01:16 am
aleatorius) wrote2003-10-15 01:16 am
Сталкеры.
Культура - не культ, но как производная от культа - к культу же она и подводит.
Меня всегда музыка оживляла. И вроде как к религии не вела. Но в какой-то период я вдруг сконцентрировался исключительно на Арво Пярте, Дмитрии Шостаковиче, Альфреде Шнитке и Томе Вейце.
Первая часть Табула Раса спиралью уводила меня куда-то, но претерпев трансформацию уходила дальше в неясную мне вторую часть - куда я не мог пройти, перед нею мы расставались.
134 соната раскручивала спираль диалога разума и сердца который срывается в жуткую аритмию и опять стабилизируясь к диалогу - не имеющего шансов для Шостаковича уйти туда, куда ушла спираль Пярта.
Том Вейц наполнял душу радостопечалием горестного тепла человеческого.
Шнитке метался меж мраком Шостаковича и знанием (но не видением) Света, который пытался постигать Пярт.
Но что удивительно - что у них есть одно общее, что видно зашифровано в их творчестве - у них всех была некая точка в жизни когда они соскочили (или снесло их) с некой колеи.
Пярт и Шнитке ушли из авангардной музыки, где было много чужой техники, но мало самих себя: Пярт в изучение средневековой музыки, Шнитке - в еклектику.
Том Вейц женился и не без помощи жены прервал уже устоявшуюся карьеру известного битника-блюзмена - и вдруг появился музыкант с совершенно иным мышлением, иной мудростью - теплота вроде та-же, но эта теплота облеклась новой плотью.
Сложно понять - кто куда пришел - вот смотрю Тарковского - мученический венец у Писателя, который и не пришел никуда, хотя и стремился. Шостакович созерцал зло и верил в неизбежность победы зла.
А колея убивает механизируя.
И вот когда омертвение подступает к сердцу - зерна музыки вдруг начинают оживать - вытягивать душу к страшному, но живому существованию вне мiра механизмов.
В этих зернах не содержится все знание о том что поджидает вне колеи - какие могут быть знания у сталкеров, ведь уже нету Церкви, есть - Зона - и погибшие и выжившие сталкеры прокладывают для нас дороги не гарантируя ничего.
Меня всегда музыка оживляла. И вроде как к религии не вела. Но в какой-то период я вдруг сконцентрировался исключительно на Арво Пярте, Дмитрии Шостаковиче, Альфреде Шнитке и Томе Вейце.
Первая часть Табула Раса спиралью уводила меня куда-то, но претерпев трансформацию уходила дальше в неясную мне вторую часть - куда я не мог пройти, перед нею мы расставались.
134 соната раскручивала спираль диалога разума и сердца который срывается в жуткую аритмию и опять стабилизируясь к диалогу - не имеющего шансов для Шостаковича уйти туда, куда ушла спираль Пярта.
Том Вейц наполнял душу радостопечалием горестного тепла человеческого.
Шнитке метался меж мраком Шостаковича и знанием (но не видением) Света, который пытался постигать Пярт.
Но что удивительно - что у них есть одно общее, что видно зашифровано в их творчестве - у них всех была некая точка в жизни когда они соскочили (или снесло их) с некой колеи.
Пярт и Шнитке ушли из авангардной музыки, где было много чужой техники, но мало самих себя: Пярт в изучение средневековой музыки, Шнитке - в еклектику.
Том Вейц женился и не без помощи жены прервал уже устоявшуюся карьеру известного битника-блюзмена - и вдруг появился музыкант с совершенно иным мышлением, иной мудростью - теплота вроде та-же, но эта теплота облеклась новой плотью.
Сложно понять - кто куда пришел - вот смотрю Тарковского - мученический венец у Писателя, который и не пришел никуда, хотя и стремился. Шостакович созерцал зло и верил в неизбежность победы зла.
А колея убивает механизируя.
И вот когда омертвение подступает к сердцу - зерна музыки вдруг начинают оживать - вытягивать душу к страшному, но живому существованию вне мiра механизмов.
В этих зернах не содержится все знание о том что поджидает вне колеи - какие могут быть знания у сталкеров, ведь уже нету Церкви, есть - Зона - и погибшие и выжившие сталкеры прокладывают для нас дороги не гарантируя ничего.
no subject
в 134-ой он камерными средствами "орудует" во вселенском масштабе
тогда как в 15-ой он симфоническими средствами исследует интимную грань между жизнью и смертью
no subject
ya chelovek nekosmicheskij, poetomu otkuda mne znat'.